Я пишу на бегу. Тороплюсь. Мало времени. На ходу подбираю слова. Они получаются какими-то закручеными. Напряженными. Не очень точными. Даже выкручеными. Такими, что невольно вспоминается “et que le temps a désarticulée» из вечной любви. Время вывернутое наизнанку. Нечто что должно было стать чем-то другим. Но стало тем, что стало.
Я тороплюсь и записываю первое, что приходит. Как будто я пытаюсь словами из прошлого описать текущий момент. Но слова не подбираются, а время стремительно ускользает. Ненайденные слова напоминают закрученные нити ДНК: несмотря на то, что они неуловимы взгляду, именно они определяют текущий момент. А найденные слова – это то, что настоящее и прошлое соединяет. Если не можешь что-то понять, то между настоящим и будущим как будто наступает разрыв, но его можно заполнить тем, что создано другими. Картины, скульптуры, изящные тексты. Словно стоишь на берегу моря и бесконечное пространство перед тобой. Волны наполняют запахи водорослей и йода движением. Под ногами песок из песочных часов. Но он никуда не сыпется, потому что время замерло. И только бриз осторожно заглядывает в будущее, покачивая в такт волнам волосы, которые пока еще не совсем седые.
В такие моменты не так просто найти что-то, что соответствуют смыслу мгновения. Счастье — это то, что способно красотой похищать смысл.
Я пишу и уже точно ощущаю, что появляющиеся слова являются только лишь копией тех слов, которые тут должны были быть. То, что является мраморной копией второй половины I века до н. э. способно ли заменить или дополнить оригинал, который был выполнен в бронзе в 200 году до н. э. в Пергаме? На этом вопросе я хочу отказаться от слов. Зачеркиваю их в тетради, и они исчезают под толщей бесконечных черт. Удаляю файл, куда я их тоже записал. И теперь мне кажется, что они перестают существовать. Но это только иллюзия, потому что они возвращают меня в воспоминания, где я в самолете слушаю слова, быстро проговариваемые командиром экипажа. Слова неразборчивые, тревожные, незаученные. Странные. Будто наполненные смыслом страха. Я видел, что это совсем молодой парень. А второй пилот еще младше его. Я чувствую волнение, которое стало совсем другим в музее Пия-Клемента. Я как будто переместился сразу туда. Да я помню все. Детали посадки. Аэропорт в Риме. Но это как будто пролистывается и … Греческие ваятели с Родоса — Агесандр, Полидор и Афинодор. Интересно: какого цвета на Родосе песок… На востоке – тёплое и спокойное Средиземное море, а на западе – ветреное Эгейское. Лаоокон. 14 января 1506 года Фелис де Фредис находит его в виноградниках Эсквилина на месте Золотого дома Нерона. Папа Юлий II, узнав о находке, посылает за ней Джулиано да Сангалло и Микеланджело Буонарроти. Сангалло скажет: «Это Лаокоон, которого упоминает Плиний». А Микеланджело определит, что скульптура сделана из двух кусков мрамора. Плиний говорил, что глыба была едина. Микеланджело произведет реставрацию, добавит правую руку. Усложнённая композиция Лаокоона станет предметом восхищения маньеристов. Даст основу моде на сложно закрученные в вихреобразном движении изображения человеческого тела (figura serpentinata). Jacques Bousquet полагает, что «serpentinata» как стиль возник именно в тот момент, когда Микеланджело смотрел на Лаокоона. Без этого не было бы скульптуры «Дух победы» для гробницы папы Юлия II. Но Эмиль Маурер уверен, что этот стиль не является характерным для работ Микеланджело и определяет Доменико Беккафуми как основателя стиля Figura serpentinata. Спиралевидная форма изображения являлась средством демонстрации физической силы фигур, отображением страсти, напряжения и семантической гармонии. Насыщенность действием, которое замерло лишь на мгновение, стало отражением внутренней силы изображения. В любом случае, почти через триста лет после нахождения Лаокоона, в июле 1798 года ватиканского «Лаокоона» перевезут в Париж по условиям Толентинского договора между Наполеоном и папой римским в качестве контрибуции. Скульптуру поместят в Лувре. Через два года откроют для всеобщего обозрения. А после падения Наполеона, в 1816 году, англичане вернут скульптуру в Ватикан. А сейчас я нахожусь прямо перед ней. В Риме идет дождь. Прошло двести лет. Падающая вода рисует свою живопись и свою музыку, которые похожи друг на друга. А я думаю о Лессинге, мысленно, пытаясь не вслушиваться в дождь, говорю про себя о том, что отличает изобразительное искусство от поэзии. А Лессинг ссылающийся на нормативную поэтика Горация — «ut pictura poesis», говорит о принципиальном различии искусств «как по предметам, так и по роду их подражания». Что снилось Лессингу перед тем как он стал размышлять о том, что изобразительное искусство и поэзия имеют общую направленность: призвание воспроизводить действительность. Но важный момент: по Лессингу, каждый вид искусства, благодаря особой специфике и индивидуальным техникам, выполняет свое назначение по-своему. Афоризм Симонида — «живопись — немая поэзия, поэзия — немая живопись») и представление о специфике и задачах обоих искусств. Рождение в поэзии стремление к описаниям, а в живописи — жажду аллегорий, ибо первую старались превратить в говорящую картину, не зная, в сущности, что же поэзия могла и должна была изображать, а вторую — в немую поэзию, не думая о том, в какой мере живопись может выражать общие понятия, не удаляясь от своей природы и не делаясь лишь некоторым произвольным родом литературы. Вот такой Лаоокоон. Вот такие границы живописи и поэзии.
Комментарии Facebook