Волна

Т.С.

Самым страшным предметом в институте был атеизм. Сдавали его лишь считанные студенты. Преподавательница, Надежда Александровна, — уже пожилая женщина — требовала заучивания каждого слова лекций:
«Ничего из написанного в Библии не могло существовать. И только страх перед различными обстоятельствами жизни, превратностями материального мира мог заставить неизвестных творцов создать нечто подобное. Придумать героев, которых нет, и дать другим восторгаться созданным».
Надежда Александровна всегда ходила в юбке намного ниже колен. Но одежда не стесняла ее движений, только лишь подчеркивала каждый шаг. А звуки шагов Надежды Александровны напоминали стук в дверь.
«Когда кто-то приходит к тебе, не думай что это надолго. Все люди смертны, а страх смерти один из самых сильных страхов. Если человек чего-то боится, то у него просто не получится оценить то, что происходит вокруг. Так рождается вымысел».
Надежда Александровна читала свой материал, и многим казалось, что она не думает о чем говорит — просто повторяет то, что говорилось уже много раз — и при этом смотрит: все ли записывают. «То, о чем вы сейчас слушаете, пригодится. Во всякой науке важно правильное направление. Важно, чтобы было куда идти. Выбор направления и есть самое важное испытание».
. У Надежды Александровны были длинные тонкие пальцы. Когда она указывала на какой-то предмет, становилось не по себе. И тень от предмета становилась словно длиннее.
В общем, сдать экзамен по научному атеизму было практически невыполнимой мечтой. «Бог здесь вам не поможет», — часто шутила Надежда Александровна и закрывала глаза. А студентка Люда в такие моменты думала, сидя на последней парте, что если бы Библия не существовала, то в атеизме не было бы никакого смысла — ведь глупо отрицать то, чего нет.
— Людмила, расскажите нам, пожалуйста, для чего были вложены в уста Иисуса слова «и последние станут первыми»?
— Это было сделано для того, чтобы вселить надежду в тех, кто ее потерял, — Люда стояла и смотрела на преподавательницу, которая то открывала, то закрывала глаза.
— Объясните, пожалуйста, подробнее, а то не совсем ясно…
— Ну, я не знаю, … надежда просто нужна потому, что без нее абсолютно неясно, точнее, с ней гораздо понятнее, что …
— Нет, Людмила, на такие вопросы нужно отвечать четко. В то время, нужно было что-то противопоставить режиму Римской империи, какую-то новую силу. И каждое слово Иисуса должно было служить цели объединения. А так как все потенциально объединяемые, или, по крайней мере, их большинство, были изгоями, т.е. последними в некотором смысле, то фраза «и последние станут первыми» как нельзя кстати. Понимаете Люда?
— Да, конечно, — Люда опускала глаза и начинала рассматривать пол и ловила себя на мысли, что в этой аудитории пол как-то очень похож на потолок.
«Империя исчезла, но это не значит, что слова Иисуса уже ничему не служат. Слова теряют свой смысл, если, услышав их, ни у кого не возникает желание, сказать что-то свое. Пока есть желание говорить, гибель империи не имеет значения».
— Ну, ребята, сами подумайте, как можно ходить по воде? Это же не возможно!
— Чтобы ходить по воде не нужно, чтобы под тобой было мелко. Нужно самому быть глубоким человеком, — Ветер, раскрыл окно, и влетел в аудиторию. Надежда Александровна не поняла, кто это сказал, и пошла закрывать окно. Захлопнула с силой. Аудитория зазвенела.
В перерыве девчонки рассказывали, что Надежда Александровна живет одна уже много лет. Когда-то давно от нее ушел муж. И теперь у нее в квартире ничего нет, кроме множества ненужных вещей. У Надежды Александровны все накапливается, она, наверное, даже мусор не выбрасывает. И может потому она такая злая и все время чего-то требует.
— Почему она злая?! Я совершенно этого не замечала. — Люда смотрела прямо в глаза одной из рассказчиц:
— Очень глупо отрицать то, что есть. — Однокурсница почему-то сразу разозлилась.
— Вообще глупо что-либо отрицать. — Люда смотрела на девчонок и неожиданно для себя обнаруживала, что все они чем-то похожи на Надежду Александровну. Вот у этой такие же неприбранные волосы, а у той глаза словно ищут: кто тут делает что-то не так. — Чем ты спокойнее, тем больше надежды. — Люда посмотрела на них, повернулась и пошла на улицу. А там совсем не то, что взаперти. Там — аллеи, осень и падают листья. А взаперти — сокурсницы и атеизм.
«Новое отличается от хорошо забытого старого тем, что дается гораздо сложнее. Когда в лицо тебе дует ветер, почему-то не думаешь о безветрии. Наверное, надежда и вера — это одно и тоже», — мысли путались в голове и становились похожи на листья — их много и по отдельности запомнить нельзя.
А в осеннем парке все равно что на берегу моря. А когда ты долго на берегу — шум волны становится похож на тишину. А если долго слушать тишину, то она становится похожа на одиночество. А когда идешь по парку и кажется: кто-то смотрит тебе вслед, но ты знаешь, что на самом деле там никого, это значит…
«Хочу к морю».
«Пространство измеряется временем. Куда бы мы ни пошли, придется оставить часть своей жизни в дороге».
Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?
«Если в тишине есть какой-то смысл, то понять его можно только разбив что-то вдребезги».
«У каждого слова есть свое собственное звучание. Рассказ — может быть мелодией, а может быть шумом. Но шум моря это тоже мелодия. Помни об этом, когда стараешься написать о волне».
Своего отца Люда почти не помнила. Когда она была совсем маленькой, отец не вернулся из рейса: сошел вечером на берег в иностранной порту и больше не появлялся. Осталось только одно короткое воспоминание: отец ведет Люду на реку купаться. Погода портится. Собирается дождь, и Люде становится страшно. А отец гладит ее по голове и говорит: «Не бойся. Если ты не будешь бояться, то нам приснится один и тот же сон».
В комнате у Люды висит фотография. Так ничего особенного — берег моря. Все черно-белое, словно печаль моряка нарисовала саму себя. С обратной стороны фотографии надпись — «ожидание». Но Люда никогда не поворачивает фотографию обратной стороной.
— Знаешь, Люда, по утрам у Надежды Александровны такие глаза, словно ей все время снится одно и тоже, — до экзамена оставалось совсем немного и невыспавшиеся девчонки, словно все находились в тумане и пытались спрятаться в нем.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — Люда смотрела, не мигая, на Светку.
— Очень просто: ей снится, что Иисус приходит к ней на экзамен, и вытаскивает билет с вопросом: основные доказательства того, что Иисус Христос — вымышленный персонаж. Иисус классически, без шпор, доказывает, что его не было. Тогда Надежда Александровна задает каверзный вопрос: А в каком году умер Христос? Иисус не знает, что ответить и получает свои два балла. — Светка громко заразительно рассмеялась. Ее длинные черные волосы разлетелись в разные стороны. — Да относись ко всему проще, Люда. Знаешь, если о самых сложных своих проблемах расскажешь кому-то простыми словами, то тебе станет легче, потому что ты будешь более понятной всем остальным. Когда ты открыта, всегда есть кто-то, кто понимает, что тебе нужно. — Светка всегда смеялась больше других. — Правильных ответов не существует, можно только правильно смеяться — это значит заразить смехом всех остальных. — Светка часто меняла тему — всегда такая быстрая, что даже время рядом с ней текло быстрее. Неторопливой Светка становилась только у себя дома, где было много старинных вещей.
Когда Люда заходила в комнату Светки, казалось, что чего-то не хватает. Но потом после долгих разговоров и чаепитий, когда каждое твое слово имело вес, становилось ясно, что здесь не хватало именно тебя.
Время живет в часах. У Светки стояли старинные остановившиеся часы, с интересным необычными узорами. И времени было, где спрятаться. Поэтому проходило оно незаметно.
— Если во всех окружающих ты видишь себя — словно вокруг зеркала — все становится одинаковым. От рутины можно спастись, только став другим. Но при этом вокруг все должно оставаться какое-то время неизменным. Остановись мгновенье, ты прекрасно. Все замерло, и красота дает тебе шанс.
Одиночество — это одно из немногих состояний, когда тебя могут понять. Но в этом состоянии сложнее признаться себе, что ты этого хочешь.
Люда пила чай и смотрела на картину на стене: случайный образ — кафе в центре большого города, но на тихой улице. Осень. Наверное, по всему городу море опавших листьев. И в кафе на полу тоже листья, но только совсем чуть-чуть. Посетителей совсем немного — несколько девушек, и дама постарше, но они как будто не знакомы друг другом. На картине много интересных деталей: на барной стойке бутылки со всего мира, некоторые в какой-то тине, словно со дна. Один из стульев, достаточно странный, совсем не похож на все остальные — витиеватая спинка, странные ножки, — словно какой-то душевнобольной посетитель принес его с собой и спрятался в подсобке, чтобы подглядывать за тем, кто захочет присесть на этот стул. Но стул стоит в гордом одиночество, как будто ждет вас.
Но Светку всегда больше интересовал исписанный листок бумаги, прикрепленный к стене кафе. Буквы были маленькие, и толком ничего нельзя было разобрать, но Светка всегда говорила, что там художником что-то написано. Становилась на стул, брала в руки лупу и могла стоять так час, пытаясь что-то прочесть.
-Знаешь, Люда, проблема всех хороших идей в том, что время никого не жалеет, к тому же, чем больше о нем думаешь, тем меньше его становится. — Светка говорила это и с еще большим усердием вглядывалась в листок на картине.
«Я давно одна, у меня никого нет. Когда я иду по улице, мне кажется, что все на меня смотрят. Все будто следят за мной, и каждый мой шаг отражается в глазах встречных людей, и от этого мои шаги совсем не такие, какими они могли бы быть. Да и я совсем не такая.
В своей жизни я уже сделала, по крайней мере, одну большую ошибку. И от этого мне так плохо и одиноко.
Тот, кто победил в себе страх смерти, тот ее и заслуживает. Мне страшно и поэтому я не заслуживаю ее». — Надежда Александровна читала текст медленно и бесстрастно. На лице ее ничего не отражалось, словно она не читала, а шла по длинному коридору. — Чей это текст?
— Она такая одинокая, что даже мысли у нее одни — как бы сделать нам, что похуже. — Светка сидела за партой и зло шептала себе под нос. — Откуда у Вас это, Надежда Александровна?
— Текст лежал у меня на столе.
«Лежал на столе» — словно мысль о смерти.

В ночь перед экзаменом Люда почти совсем не спала. Только перед рассветом задремала:
«Господи, сделай так, чтобы я смогла доказать, что тебя никогда не было».
— Спи Люда, страшно не думать о плохом, а не мечтать о хорошем.

— Ну, что Людмила, берите билет! — Надежда Александровна смотрела в окно, пока Люда вытаскивала один из листков.
— Ну что там? Читайте!
— Надежда Александровна, на листке ничего нет! — Люда держала в руке чистый лист бумаги.
— Как нет? Не может такого быть! Это какая-то ошибка! — Надежда Александровна подошла и посмотрела, — Действительно — пустота.
«К чему это всё?»
— Люда, возьмите, другой билет. Читайте.
— Роль иллюзии бога в современном обществе, — Люда смотрела в листок, как Надежда Александровна смотрела две минуты назад в окно. Что там далеко-далеко?
— Готовьтесь.

— Бога нет, есть только иллюзия. И иллюзия эта такова, что лучше бы … — голос у Люды немного дрожал.
— Люда, чего вы боитесь? Чем сильнее страх, тем меньшего, вы заслуживаете. Поэтому никогда ничего не бойтесь, Людмила. Чем вы спокойнее, тем больше уверенности, а значит надежды.
В коридоре расплакался ребенок. Он кричал так сильно, что Светке пришлось занести плачущую девочку в аудиторию — к маме. Люда взяла ребенка на руки, Светка вышла. Люда хотела продолжить.
Но Надежда Александровна строго прервала: Люда, почему ты с ним?
— Не с кем оставить: бабушка заболела — Люда качала девочку, но та все кричала.
— Идите домой!
— Надежда Александровна, я готова отвечать. — «Сейчас она успокоится».
— Идите домой, Людмила. Давайте зачетку.
Люда протянула коричневую книжку. Надежда Александровна поставила «пять» и расписалась.
Люда вышла и села в коридоре на пол. Ребенок плакал.
Когда в аудитории никого не осталось, Надежда Александровна повернулась к окну и перекрестилась. Потом крикнула на всю аудиторию: «Следующий!».
Долго никто не заходил.
«Точно как дома».

Экзамен сдала только половина группы.