Триптих

Предисловие.

Как-то раз я звонил одной девушке из телефонной будки. Погода была прескверная — ветер и снег. Рядом находилась трамвайная остановка, на которой никого не было. В трубке слышался спокойный голос. Я грел стекло своим дыханием, пытаясь понять: что же у меня все-таки в жизни хорошего. Пытаясь сообразить: почему все именно так.

Этот день мне очень запомнился. И мне хочется о нем что-нибудь написать. Но пересказывать все что было мне не с руки. Поэтому я сейчас придумаю кое-что похожее. Так мы выдумываем черты характера людей, которых мы очень любим.

1

О любви.

…Я держал за руку эту девушку, и мне совсем не казалось, что она слишком хороша для меня. Я просто смотрел как в ее голубых глазах отражался уезжающий прочь автобус — последний автобус, на котором я мог уехать домой. По всему городу давно зажглись фонари и наша встреча должна была скоро кончиться, но у девушки была такая теплая рука, что невозможно было представить себе конец этой истории. Можно было только повторять про себя, что у меня никогда не было такой симпатичной девушки.

Не было. И, наверно, не будет.

А справа и слева так ненастояще мерцали неоновые огни, что когда мы расстались, наше расставание тоже показалось мне ненастоящим. И только удаляющаяся фигурка девушки своей очаровательной походкой смогла вернуть меня к действительности. Я двинулся прочь, думая о том, как можно пошевелить рукой, если не знать, что при этом можешь коснуться другой руки — тонкой и теплой.

А на следующее утро я водил пальцами по стеклу. Водил бездумно и размеренно, будто мешал ложечкой чай. Стекло было холодным, а я никак не мог вспомнить телефонный номер, который еще вчера знал лучше, чем дорогу домой. Но это было вчера, а сегодня мне приходилось успокаивать себя тем, что, быть может, этот номер ничего и не значил. Просто девушка назвала мне первые попавшиеся цифры, чтобы больше не видеть меня. Я говорил себе так, но я не верил в это. Я не верил в это даже когда увидел отражение своего не очень привлекательного лица в живописной витрине. Даже когда понял, что номер мне не вспомнить — ни завтра, ни послезавтра.

Вообще никогда.

И у меня было не очень хорошо на душе, когда я зашел к другу, в надежде что-то узнать об этой девушке. Он, конечно, ничего не знал. Мы выпили. И я пошел дальше, слушая будто музыку звуки своих шагов, бормоча себе под нос какие-то цифры.

В тот день я очень много ходил по друзьям и знакомым. И когда наступил вечер я чувствовал себя уставшим и никому не нужным, быть может потому, что мне было некуда больше идти. Оставалось только одно, последнее, место. И, скрепив сердце, я пошел, почти совсем не надеясь что-либо разузнать. И действительно, знакомая, у которой я оказался, ничего не смогла мне сказать по этому поводу. Она просто улыбнулась и поправила волосы правой рукой.

Автобусы уже не ходили, и то что я могу переночевать у этой знакомой девушки было понятно без слов. Я остался, безнадежно махнув на все рукой, и всю ночь мне представлялся телефонный автомат, по которому почему-то никто не звонит. А еще мне виделся белый лист, на котором я мог бы написать номер, но почему-то это не сделал.

2

О надежде

Саша лежал на диване и ждал звонка. Возле него на столике валялись лекарства, термометр. Длинная багровая тень от шкафа неумолимо надвигалась на больного, напоминая ртутный столбик.

Время от времени Саша думал о том, что, наверное, у его девушки сегодня куча дел на работе, а телефон там сломался. И чтобы позвонить нужно идти через всю площадь — за пять минут не дойдешь. Но девушку не отпускают, и она перебирает всякие разные бумаги и ей нудно, нудно, нудно. У нее жутко болит голова. Но она что-то придумает. Нужно только не ждать каждую секунду звонка и не заснуть, чтобы не пропустить, когда телефон зазвонит.

Саша закрыл глаза и представил себе, что его девушка бежит через площадь. Ветер треплет ее платье, развивает волосы. Прохожие засматриваются на нее, задумчиво протирают свои запылившиеся очки. У девушки в руке роза. Кажется, звонит телефон.

Саша приходит в себя, берет трубку. Оттуда слышен такой длинный и напряженный гудок, что кажется: что-то сейчас разорвется. Сейчас что-то произойдет.

Но все замерло в комнате. Телефон теряется в наступающих летних сумерках. Подражая зуммеру, гудит в голове беспокойная тишина.

3

О телефоне

Витя работал на телефонной станции. Когда на работе было нечего делать, он ловил тараканов, привязывал их за головы к нитке, и про себя называл беспомощно повисшие трупы декабристами. Этот-де — Пестель, а этот — Муравьев-Апостол.

Еще Витя увлекался рисунками — рисовал на стенах всяких жуков страшно похожих то на начальника станции, то на голых женщин. За это начальник считал его моральным уродом и говорил, что нормальный человек рисовать такие гадости не будет.

Из-за ссор с начальством Вите частенько приходилось работать по праздникам и выходным, но его это трогало мало, потому что дома у него тоже была куча рисунков, и под потолком были развешаны декабристы, очень похожие на станционных.

Если б у Вити была девушка, то он, может быть, пытался бы вырваться. И материл бы трехэтажным эту грязную станцию, когда всем давали премию, а ему нет. А так было даже интересно угадывать кто настучит на него завтра, а кто через две недели. Быть может, на днях в кабинет к начальнику побежит Слепедяев, о котором Витя сказал, что у него оба глаза левые. А возможно, — постоянно обиженная плоскогрудая Софочка, которая в каждой нарисованной на стене голой женщине с большим бюстом почему-то признает себя и оскорбляется. А быть может и еще кто. Это не важно. Вот только плохо, если декабристы переведутся.

Так и работал Витя, пока в один высокоторжественный праздник в клубе не зажглись огни, и не начался праздничный вечер. Как обычно выступала местная самодеятельность: обкуренный сторож наяривал на балалайке, начальник рассказывал об очевидных успехах телефонов и телефоностроения, Слепедяев лежал пьяный в последнем ряду, выставив голую ногу на всеобщее обозрение. Витя тоже по своему отмечал праздник — он уже закрыл в мужском туалете тетю Машу, уже написал пламенное письмо в ЦК с просьбой положить начальника к ненормальным. Но кульминацией явилось переодевание и вывод на сцену Слепедяева в нижнем женском белье. Слепедяев долго не хотел одеваться и бормотал, что жена его за эти номера убъет, но попав на подмостки, гордо шел на четвереньках. Шел так, чтобы все видели и знали, что может обычный работник …надцатой АТС.

А в зале всем было весело. Люди падали с кресел от смеха. Кричали «бис». Один только начальник вроде бы был недоволен. Он, может быть, простил бы Вите эту выходку, но вывод Слепедяева повторялся на каждом празднике вот уже два с половиной года. Вот поэтому-то Витя и писал на следующий день заявление по собственному. Телефонная станция оставалась где-то в прошлом, а в настоящем оказывалась маленькая темная комнатка, где печаль такая же большая как чужой большой дом.

Хотя все может быть было бы ничего, но каждый вечер мать плакала и умоляла попросить прощения у начальника. На станции зарплата хорошая, люди хорошие. Ну, куда ты пойдешь?! Пожалей ты меня!

И себя пожалей тоже.

А Витя не хотел никуда идти. Ему было только немного жаль, что рисунки больше не получались такими как раньше. А еще очень хотелось, чтобы побольше ходило людей за мутным, будто заснувшим, окном.