Несуществующий текст превратился в меня, и я увидел его в зеркале. Вглядываясь в гладкую поверхность стекла, как я никогда не всматривался ни в одно озеро, я подумал, что сама форма этого зеркала напоминает мне закрытую книгу. И я, разумеется, не в состоянии понять, о чем в этой книге написано, но могу составить достаточно стройное представление о том, что происходит вокруг. А еще обложка книги – это в чем-то всегда характеристика той эпохи, в которой эта книга была создана. И как должна выглядеть книжная обложка, чтобы её хотелось открыть? Зная, что эти рассуждения могут меня полностью охватить, и тогда весь день будет потерян прямо перед зеркалом, я постарался отвлечься. А от любой реальности нас зачастую лучше всего отвлекает то, чего в ней нет или даже не может быть. Несуществующее даёт нам возможность структурировать реальное. Если, конечно, не слишком погружаться в то, что есть, или – в то, чего нет. В поисках баланса, внимательно рассматривая несуществующий текст в зеркале, я абсолютно точно определил, что это не я, а мой двойник. Я это понял из-за того, что он не делал то же что делаю обычно я. По крайней мере, я замечал, что он делает то, что я делать не хочу. Мой двойник начал записывать какие-то слова, и эти слова каким-то странным и неясным образом стали складываться в предложения. Букв становилось всё больше и больше, и мне стало казаться, что буквы уже повсюду. Книжный шкаф – словно передающий внутреннее содержание большой буквы «Н». Буква «а», которая с удивлением попала в самую суть моего восхищения. Я пытался прочесть текст, который словно прятался за всеми этими буквами. Но мне было очень сложно его распознать, так как я видел его в зеркале, видел его отражение и потому он воспринимался мной несколько искаженно. Я собирал этот текст по крупицам, по каким-то неуловимым частям, как собирает свой текст писатель, от которого ушло вдохновение. Но когда я смог все-таки его прочесть, текст показался мне гениальным. В нем было много тонкого, масса аллюзий и иносказаний. Той самой глубины, которую можно найти лишь в редких озёрах. И я очень пожалел, что этот текст написал не я. И я искренне позавидовал этому человеку в зеркале. И, похоже, зависть усиливалась еще и от того, что этот он был очень похож на меня, но не был при этом мной. Я смотрел на этого человека, и он казался мне очень уверенным, глубоким, неординарным, тонкочувствующим и чувствительным. Я, замирая, наблюдал за тем, как появляется, проявляется текст. И даже почерк, который его рождал, меня чаровал и завораживал: витиеватый, необычный, словно описывающий текстуальные события не только посредством смысла слов, но и их внешним видом передающий глубинное содержание происходящего. «Буквы должны быть похожи на чувства», — почему-то подумал я. Жаль, что у меня не такой почерк – я всегда пишу с наклоном совершенно в другую сторону. Но если бы я мог создавать такие тексты, как мой двойник, я давно бы стал известным и читаемым. А так я мог только безучастно наблюдать, как что-то новое рождалось в моём присутствии. И в какой-то момент я понял, что там, в зеркале, появляется несуществующий текст, что он как бы выходит из моего двойника. И тогда я подумал: несмотря на то, что текст проявляется – он остается несуществующим. Потому что то, что можно увидеть лишь глядя в зеркало, того как бы и нет: я огляделся… действительно текста-то нет: я осмотрелся вокруг и увидел лишь белые чистые листы бумаги. Но тут я сразу опешил, словно ударившись о другую мысль: мы ведь тоже можем увидеть себя лишь в зеркале, но это не значит, что мы при этом не существуем. И эта мысль настолько меня увлекла, что я незаметно для самого себя, видимо, стал повторять действия, за которыми я наблюдал в зеркале. И лишь много позднее я обнаружил, что вокруг меня образовались листы бумаги с текстом, который я как будто прочёл в зеркале. Но потом я понял, что это другой текст, потому что, перечитав его, я ни секунды не сомневался, что могу написать таких текстов великое множество. И тогда я открыл окно и выбросил листы бумаги на улицу, их подхватил ветер… И в этот момент я понял, что именно так чаще всего и рождается несуществующий текст. А еще я подумал, что хороший писатель видит, по большей части, вокруг себя только пустые листы. Именно пустота, в том числе и внутренняя, даёт возможность рождаться новому содержанию. Именно она даёт возможность фантазиям читателей делать текст больше, чем он есть. Особенно если это несуществующий текст.
Комментарии Facebook